Биография

Родословная

Глава IV

«Лети, созвездье человечье...»
(«Ладомир»)

В июне в Харькове издана поэма Хлебникова «Ладомир» – вершина его поэтического творчества. Она звучит как величественная ода Свободе, рождённой в огне «божественного взрыва» – Революции.

И если в зареве пламён
Уж потонул клуб дыма сизого,
С рукой в крови взамен знамён
Бросай судьбе перчатку вызова.
И если меток был костёр
И взвился парус дыма синего,
Шагай в пылающий шатёр,
Огонь за пазухою – вынь его.

«Ладомир» писался очень быстро. Строчки дымились под пером Хлебникова. Великая поэма была написана за одну ночь! Хлебников и сам не сразу осознал всю значимость своего великого шедевра: лишь через девять месяцев он «мог спокойно перечитать «Ладомир» и охватить содержание, бывшее больше меня до этого времени».

Обозначим цитатами из поэмы её разноплановое содержание:

1. Призыв к мятежу, к свержению царизма (см. выше приведённую цитату).

2. Гимн освобождённой Стихии, принявшей у Хлебникова космический размах:

Высокой раною болея,
Срывая с зарева засов,
Хватай за ус созвездье Водолея,
Бей по плечу созвездье Псов!
И пусть пространство Лобачевского
Летит с знамён ночного Невского.
Это шествуют творяне,
Заменивши Д на Т,
Ладомира соборяне
С Трудомиром на шесте.

3. Далее – идея Интернационала:

Лети, созвездье человечье,
Всё дальше, далее в простор,
И перелей земли наречья
В единый смертных разговор.

4. Отсюда – лишь шаг до идеи мировой революции:

Смычок над тучей подыми
Над скрипкою земного шара
И чёрным именем клейми
Пожарных умного пожара <...>
Ты будешь пушечное мясо
И струнным трупом войн – пока
На волны мирового пляса
Не ляжет ветер гопака.

Забегая вперёд, заметим: всего через год в первом походе за мировую революцию (Польша) погибнет Александр Хлебников, а во втором (Персия) чудом уцелеет сам Велимир.

5. Неотвязная тень мировой войны стоит за спиной этих событий:

Я видел поезда слепцов,
К родным протянутые руки,
Дела купцов – всегда слепцов –
Порока грязного поруки.
Вам войны оторвали ноги –
В Сибири много костылей, –
И может быть, пособят боги
Пересекать простор полей.
Гуляйте ночью костяки,
В стеклянных просеках дворцов,
И пусть чеканят остряки
Остроты звоном мертвецов.

6. На смену старой религии приходит новая вера. Какой же она видится Хлебникову?

И где труду так вольно ходится
И бьёт руду мятежный кий,
Блестят, мятежно глубоки,
Глаза чугунной богородицы.
Опять волы мычат в пещере,
И козье вымя пьёт младенец,
И идут люди, идут звери
На богороды современниц.
Я вижу конские свободы
И равноправие коров,
Былиной снов сольются годы,
С глаз человека спал засов.

7. «Ладомир» заключает в себе идею «научно» построенного человечества.

Где гребнем облаков в ночном цвету
Расчёсано полей руно,
Там птицы ловят на лету
Летящее с небес зерно.
Весною ранней облака
Пересекал полётов знахарь,
И жито сеяла рука,
На облаках качался пахарь.

8. Заключительные строки поэмы утверждают идею любви, «ладомира»:

Черти не мелом, а любовью
Того, что будет чертежи.
И рок, слетевший к изголовью,
Наклонит умный колос ржи.

«Бакинская муза Хлебникова» – Юлия Самородова

В ноябре 1920 года Хлебников появляется в отделении Бакинской РОСТА. «Видом он был нелеп, но скульптурен, – вспоминает Т. Вечорка-Толстая. – Высокий, с громадной головой в рыжеватых заношенных волосах. С плеч – простёганный ватник-хаки, с тесёмками вместо пуговиц, на длинных ногах – разматывающиеся обмотки. Оборванный, недоодетый, он казался дезертиром ...».

В Баку Хлебников получил место в Бакинской РОСТА и скудный паёк. Там он познакомился с художником Мечиславом Доброковским. Велимир сочинял лозунги, питался в студенческой столовой, ночевал в отделе на большом столе. Потом он устроился в Политпросвет лектором и поселился в морском общежитии. В Баку его часто видели в обществе юной художницы Юлии Самородовой, его «Бакинской музы», которая отвечала поэту взаимностью. По обыкновению, они шли рядом и молчали. Из этого невысказанного молчания родилось стихотворение «Детуся» – одна из вершин русской лирики:

Детуся! Если устали глаза быть широкими,
Если согласны на имя «браток»,
Я, синеокий, клянуся
Высоко держать вашей жизни цветок.
Я ведь такой же, сорвался я с облака,
Много мне зла причиняли
За то, что не этот,
Всегда нелюдим,
Везде нелюбим.
Хочешь, мы будем брат и сестра,
Мы ведь в свободной земле свободные люди,
Сами законы творим, законов бояться не надо.
И лепим глину поступков.
Знаю, прекрасны вы, цветок голубого.
И мне хорошо и внезапно,
Когда говорите про Сочи
И нежные ширятся очи.
Я, сомневавшийся долго во многом,
Вдруг я поверил навеки:
Что предначертано там,
Тщетно рубить дровосеку:
Много мы лишних слов избежим.
Просто я буду служить вам обедню,
Как волосатый священник с длинною гривой,
Пить голубые ручьи чистоты,
И страшных имён мы не будем бояться.

«Таким я уйду в века – открывшим законы времени»

Баку – конечный этап пятнадцатилетних числовых поисков его «закона времени»: «Я хотел найти ключ к часам человечества, быть его часовщиком и наметить основы предвидения будущего». Что же открыл Хлебников, следуя своим изысканиям?

«Не следует ли ждать в 1917 году падения государства?» («Учитель и ученик», 1912).

«Это только 1 ½, пока внешняя война не перейдёт в мёртвую зыбь внутренней войны». (Предсказание гражданской войны).

«Атомная бомба разорвана (взрыв в Солнце)» – 1921 г. Как известно, гипотеза о термоядерном источнике солнечной энергии никем из учёных ещё не была высказана.

«Удивительно, что он ещё в 1908 г. угадал, что через 11 лет начнётся движение Африки за независимость, ещё изумительнее, что он предвидел и создание в дальнейшем объединения африканских государств»¹.

Предсказание II мировой войны с исходом: «Падение Европы, кроме России»
(из письма Веры Хлебниковой матери).

Исторические вычисления Хлебникова находятся на грани науки, истории и поэзии. Его творчество – уникальный пример синтеза поэзии и науки, Слова и Числа. В конечном итоге, оно вылилось в глобальный трактат «Доски судьбы» (1922).

«Синее чудо Персии»
(странствия по Ирану)

В 1920 году в провинции Гилян (Иран) возникла Гилянская республика, сбросившая иго англичан. И вот 13 апреля 1921 года на пароходе «Курск» из Баку Хлебников отправляется в Энзели в качестве лектора Персидской красной армии. Обязанностей у него практически никаких не было. Он пишет родным в Астрахань письма, любое из которых можно считать шедевром художественной прозы:

«Покрытые снежным серебром вершины гор походили на глаза пророка, спрятанные в бровях облаков <...>. Синее чудо Персии стояло над морем, висело над бесконечным шёлком красно-жёлтых волн, напоминая об очах судьбы другого мира <...>. Меня выкупали в горячей морской воде, одели в бельё, и кормили, и ласково величали «братишкой» <...>.

Энзели встретило меня чудным полднем Италии. Серебряные видения гор голубыми призраками стояли выше облаков, вознося свои снежные венцы.

Черные морские вороны с горбатыми носами и шеями чёрной цепью поднимались с моря <...>.

Я бросился к морю слушать его священный говор, я пел, смущая персов, и после полтора часа барахтался с водяными братьями, пока звон зубов не напомнил, что пора одеваться и надеть оболочку человека – эту темницу, где человек заперт от солнца и ветра и моря.

Вера! приезжай сюда, в Энзели!»

Совершенно оборванный, Хлебников снял свои лохмотья, проделал в длинном мешке отверстия для головы и рук и, обросший до плеч волосами, с вдохновенным блеском в глазах, бродил по Персии, был в гостях у эфенди, обучал ханских детей в ущелье Зоргама и заслужил от персов прозвище «Гуль-мулла» (Священник Цветов). Так обращаются персы к дервишам, странствующим пророкам.

А главное: в Персии он создаёт изумительный цикл стихов об Иране, увенчанный поэмой «Труба Гуль-муллы». Велимир публикует несколько стихотворений в газете «Красный Иран», органе Персармии. Но первоначальное настроение («Персия будет советской страной») скоро сменится мрачным предчувствием, звучащим в конце его «Иранской песни».

Иранская песня

Как по речке по Ирану,
По его зелёным струям,
По его глубоким сваям,
Сладкой около воды,
Ходят двое чудаков
Да стреляют судаков.
Они целят рыбе в лоб,
Стой, голубушка, стоп!
Они ходят, приговаривают,
Верю, память не соврёт,
Уху варят и поваривают.
«Эх, не жизнь, а жестянка!»
Ходит в небе самолёт
Братвой облаку удалой.
Где же скатерть-самобранка,
Самолётова жена?
Иль случайно запоздала,
Иль в острог погружена?
Верю сказкам наперёд:
Прежде сказки – станут былью,
Но когда дойдёт черёд,
Моё мясо станет пылью.
И когда знамёна оптом
Пронесёт толпа, ликуя,
Я проснуся, в землю втоптан,
Пыльным черепом тоскуя.
Или все свои права
Брошу будущему в печку?
Эй, черней, лугов трава!
Каменей навеки, речка!
(Май 1921)

Голод в Поволжье

Попытка установить красную диктатуру в Персии провалилась. Хлебников вместе с отрядом возвращается в Баку. Потом едет в Железноводск и Пятигорск, где работает в РОСТА. Это было в то трагическое лето, когда из-за засухи начался голод на Тереке и в Поволжье, на его родине. Живым откликом на эти события явились его болевые стихи о Волге.

Волга! Волга!
Ты ли глаза-трупы
Возводишь на меня?
Ты ли стреляешь глазами
Сёл охотников за детьми,
Исчезающими вечером?
Ты ли возвела мёртвые белки
Сёл самоедов, обречённых уснуть,
В ресницах метелей,
Мёртвые бельма своих городов,
Затерянных в снегу?
Ты ли шамкаешь лязгом
Заколоченных деревень?
Жителей нет – ушли,
Речи ведя о свободе.
Мёртвые очи слепца
Ты подымаешь?
Как! Волга, матерью,
Бывало, дикой волчицей
Щетинившая шерсть,
Когда смерть приближалась
К постелям детей, –
Теперь сама пожирает трусливо детей,
Их бросает дровами в печь времени.
Кто проколол тебе очи?
Скажи, это ложь!
Скажи, это ложь!
За пятачок построчной платы!
Волга, снова будь Волгой!
Бойко, как можешь,
Взгляни в очи миру!
Глаждане города голода,
Граждане голода города,
Москва, остров сытых веков,
В волнах голода, в море голода
Помощи парус взвивай!
Дружнее удары гребцов!

Напрасно глубокий провидец (а одновременно – наивный романтик) Хлебников взывал о помощи к Москве, к правительству. Голод в Поволжье прекратил знаменитый полярный исследователь Фритьоф Нансен, возглавив «Международный комитет помощи России».

Все чаще в стихах Хлебникова звучит разочарование и просто усталость:

Я вышел юношей один
В глухую ночь,
Покрытый до земли
Тугими волосами,
Кругом стояла ночь,
И было одиноко,
Хотелося друзей,
Хотелося себя.
Я волосы зажёг,
Бросался лоскутами колец,
И зажигал кругом себя,
Зажёг поля, деревья,
И стало веселей.
Горело Хлебникова поле,
И огненное Я пылало в темноте.
Теперь я ухожу, зажегши волосами,
И вместо Я
Стояло МЫ.
Иди, варяг суровый Нансен,
Неси закон и честь.

«Не шалить!» (отклик на НЭП)

В Пятигорске Хлебников чувствует небывалый творческий подъём: только в ноябре 1922 года им написано шесть поэм: «Настоящее», «Ночной обыск», «Шествие осеней Пятигорска», «Берег невольников», «Переворот в Владивостоке» и «Прачка». Это, пожалуй, перекрывает знаменитую «болдинскую осень» Пушкина. Вообще за последние пять лет своей короткой жизни Велимир создал 4/5 всего своего творчества.

1922 год Хлебников встречает в Москве. 5 марта в Известиях ВЦИК (№ 5) Маяковский публикует стихотворение «Прозаседавшиеся», одобренное Лениным. В этом же номере выходит стихотворение Хлебникова «Не шалить!», обращённое к нэпманам и идущее вразрез с генеральной политикой партии.

Не шалить!

Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачёвском тулупчике
Я иду по Москве!
Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях-рысаках
Чтоб катались, глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешёвке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Не зубами скрипеть
Ночью долгою –
Буду плыть, буду петь
Доном-Волгою.
Я пошлю вперед
Вечеровые уструги.
Кто со мною – в полёт?
А со мной – мои други.

«Я умер и засмеялся...»
Хлебников жив!

В мае 1922 года Хлебников и его друг художник Пётр Митурич едут в деревню Санталово Новгородской губернии. Там поэт рассчитывал поправить своё здоровье. Но в северном климате его болезни обострились, и началась агония. Митурич возил Велимира в больницу в близлежащий город Крестцы, но врачи признали Хлебникова безнадёжным. Поэт скончался 28 июня 1922 года в деревне Санталово и был похоронен без отпевания на кладбище деревни Ручьи. В 1961 году его прах был перезахоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Немного спустя после смерти поэта вышла в печать его сверхповесть «Зангези» (по-калмыцки «Зянге» – вестник, посланник). В ней объединено всё сделанное Хлебниковым на разных этапах его творчества: здесь и «Заумь», и «Язык птиц», и передача «голосов улицы», и примеры его «закона времени», и «Звёздный язык». И, в связи с последним, хочется вспомнить изумительное стихотворение, в котором весь Хлебников.

Леляною ночи, леляною грусти
Её вечеровый озор.
Увидев созвездье, опустим
Мы, люди, задумчивый взор.
Ни шумное крыл махесо,
Ни звёздное лиц сиесо.
Они голубой Тихославль,
Они в никогда улетавль,
Они улетят в Никогдавль.
Несутся ночерней сияной,
Промчались шумящей веяной
По озеру синих инес.
В созвездиях босы,
Что умерла ты,
Нетурные косы,
Грезурные рты.
Река голубого летога,
Усталые крылья мечтога.
Нетурные зовы, нетурное имя!
Они, пролетевшие мимо,
Летурные снами своими.
Дорогами облачных сдвигов
Летели, как синий Темнигов,
Вечернего воздуха дайны,
И ветер задумчивой тайны.
Летите к земному вразурью,
Усталые старой незурью,
Даруя дневному нетежь.
Они голубой окопад,
Нездешнее младугой пение.